Маленькая девочка

Здесь собраны разные отрывки, связанные между собой и нет. Посвящается всем моим друзьям и знакомым, которые вдохновляют меня и придают мне сил. Возможно, когда-нибудь из этого получится хорошая книжка, а даже если нет, то я всё равно благодарна главной героине за то, что она всегда была частью меня.

Маленькой девочке было немножко грустно, она пыталась стряхнуть с себя грустные мысли, так пугающие её, она шла по метро и когда подъезжала электричка, распахивала руки и закрыв глаза представляла, что летит. Ей нравились эти глупые мечты. А потом она сразу смущалась, как бы кто не заметил. но никто не замечал, потому что каждый спешил по своим делам и никому не было дело до чужих странностей. Но в каждом, абсолютно каждом человеке были свои мысли, свои мечты, обиды, грусть и радость.

Она сидела на скамейке метро и бесполезно вглядывалась в шумную толпу людей. «Господи, сколько людей, как много людей». Иногда ей казалось, что она всех любит, любит каждого, ведь все так непохожи друг на друга, у всех свои мечты, свои надежды, все кого-то любят. А иногда она их ненавидела, такие грубые противные существа, думающие только о себе и своих деньгах. Тысячи людей куда-то спешили и шли, шли, шли, у неё кружилась голова. А сердечко сжималось в груди. Неужели она так и будет стоять, глядя в толпу и о чём-то жалеть? Зачем? Ведь её никто не слышит и никогда не слышал. Она одна. И ей становилось очень грустно жить на этом свете.  

Перед самым её носом захлопнулись двери, свет станции сменился тьмой туннеля. И стало ещё более одиноко.

Маленькая девочка шла по мосту и вдруг увидела двух ворон, сидящих на перилах. Ей захотелось подойти, посмотреть на них, они были так красивы, так задумчивы и умны. Но как-только она сделала пару лёгких шагов, они сорвались и закружились над Невой. Чёрные величественные тени. И такие далёкие.
"Странно, - подумала девочка. - Почему мы всегда срываемся с места и отлетаем, когда к нам кто-то подходит. Почему мы так всего боимся?"
Лишь ветер мог ей ответить, но он молчал, проносясь над Невой.

А вчера девочка видела слепого. Он переходил улицу, а проезжающая мимо машина выбила у него палку из рук. Она вскрикнула и замерла. А человек неловко шарил рукой по асфальту, надеясь, найти её трость на ощупь. А она была совсем в другой стороне.

Затормозила машина, за ней вторая, третья. Кто-то поднял палку и вложил её в руки слепого, помог дойти, что-то говоря.

Девочка стояла и не шевелилась, снова  навалило чувство пронизывающей грусти. Есть сотни или даже тысячи людей, которые не видят света, неба, людей, которые не могут даже увидеть куда идут. А ведь идут. И радуются жизни.

«Когда-нибудь, - подумала она, - я завяжу себе глаза, возьму палку в руки и перейду Невский. Или какую-нибудь другую улицу, где много машин. И если меня собьют – значит, так надо».

Ей снилось, что она стоит на пустынной улице, как бывает утром выходного дня. Вдруг появился человек с завязанными глазами, а потом ещё и ещё. Эти люди выходили из домов куда-то шли, говорили, играли. Их было всё больше и больше и вскоре вся улица наполнялась этими людьми. Ей стало страшно. Впереди она увидела того слепого, у него одного были открыты глаза, которые всё равно ничего не видели. Она попыталась протиснуться к нему, но кто-то остановил её, схватив за локоть, и протянул ей повязку, она закричала и проснулась.

...Порой она была очень странной девочкой. Приходила домой и начинала танцевать. У неё были кассеты заслушанные до дыр. И некоторые мелодии так сжимали её потрёпанное сердечко, что она садилась на пол и плакала. Не потому, что её кто-то обидел или случилось что-то плохое, в этих случаях она была сильной и злой, а просто потому, что хотелось плакать. Вот и всё. Музыка иногда делает нас слабыми. 

А ещё девочка обожала рисовать. Брала лист бумаги, карандаши и краски и начинала рисовать. Небо, море. Сказочных принцесс, драконов. Юношей. Дороги, мосты, Питер, дождь, мечты, счастье, ветер, детство, сливы, цирк, глянцевые журналы, маму, собачку, которая умерла. Дельфинов. Северных оленей. Продавщицу спичек из сказки. Новогоднюю ёлку...

Воздух тяжёлый опускается, тая, сжимая виски. Если я замёрзну - оставьте меня так лежать. Или согрейте. Я хочу улыбаться небу. Грустно загадочно по-детски. Да какая разница как улыбаться? Кто-то придёт и протянет мне руку. А я улыбнусь, всё равно как. Мне уже кажется всё равно кто это будет и зачем я ему нужна. Просто чьё-то тепло рядом, чей-то взгляд. А каково это чужие губы на твоих губах? Никогда не целовалась. А потом я сочиню сказку, такую добрую и красивую, что люди будут смеяться и плакать и верить в чудеса, и смотреть на солнце, не моргая. И я буду ждать чего-то. И наверное что-то печатать, стуча клавишами по клавиатуре. И синее небо и стены будут смотреть на меня. Белоснежно-нежно.

Эх…

Девочка выбежала на улицу. Июнь был в самом разгаре. Тополиный пух летал по воздуху, кружась и играя, и вся улица, небо, дороги, дома и люди были в этом странном немного другом, но всё-таки в том же мире. "Господи как это волшебно", - подумала девочка, разом забыв обо всех своих проблемах. Она протянула ладонь, чтоб схватить пушинку и улыбнулась, почувствовав себя в сказке, но пушинка ускользнула и выпорхнула куда-то в сторону. Она, смеясь, стала ловить пух. И кто-то из прохожих ей улыбнулся и стало так тепло. Всё-таки необходимо побыть маленькой. Каждый имеет на это право. Какие тут могут быть проблемы, когда по воздуху летает тополиный пух?

Маленькая девочка прибежала домой, достала старые высохшие краски, карандши, бумагу и стала рисовать. Её хотелось нарисовать небо и звёзды, и облака в свете заката, и детей, которые так радостно смеются где-то вместе с ней, и сад, где она бежала с мамой и не знала, что бывает больно, и первые запутанные скомканные чувства, которые было стыдно назвать любовью, и папин голос, и мамину улыбку, и свои руки, на которых играл свет, каждый фрагментик жизни, когда ей было хорошо или наоборот плохо. Но разве можно это нарисовать? Она наносили линии, за линиями, штрихи путались на листках, цепляясь друг за друга, она рвала листы и комкала, глотая слёзы, а потом просто разревелась, как ребёнок, у которого что-то не получается. Потом она убрала мусор, умылась, успокоилась и сказала себе, что больше никогда не будет рисовать. А за окном всё также лил дождь, плача с ней о том, что что-то не вернуть, а до чего-то не добраться. А может ещё о чём-то. Ей не хотелось об этом думать, ей было всё равно.

Девочка сидела в прохладной кафешке и грела озябшие руки на кружке кофе.И всё-таки ей было хорошо и уютно. Ей нравился этот шум и даже холод, он помогал чувствовать себя живой и пробуждал что-то тёплое внутри. Люди входили и выходили. Красивая дама напротив ругалась по мобильному телефону и много курила. Девочке нравилось смотреть на струйки дыма из

длинной тонкой сигареты соседки. Дым ниточкой завивался в воздухе и плавно растворялся в нём. Дама убрала телефон, допила свой сок и, подмигнув девочке, вышла на улицу. Стало ещё прохладнее. Девочка улыбнулась, она была благодарна за что-то. Уходить не хотелось, мысли текли сами по себе. Вот закрыть бы глаза и уснуть прямо здесь. Она вздохнула и заказала ещё кофе.

Она улыбнулась. Сейчас ей хотелось только танцевать. Как раньше. Смеясь и отрываясь

по полной. Просто так, для себя. А потом писать стихи. Чем проще и наивнее - тем лучше.

Какие глупости порой занимают нас и нам кажется, что работа, деньги, дом, хозяйство,

быт - и есть смысл  жизни. А в чём он вообще? Да какая разница?

Сейчас бы забыть всё. А впрочем, всё уже забыто и не имеет значения. Сделать бы что-то

хорошее. Или лежать в тишине и мечтать. а лучше написать рассказ, чтобы он завораживал и трогал своей дикостью странностью и добротой. Или хотя бы вытащить кого-то на улицу и до самой ночи гулять по Питеру, пить дешёвый джин-тоник из банок и говорить о жизни, творчестве, дружбе, понимании. Когда становится темно, Питер загорается тысячами огней и напоминает сказку. Но самое лучшее - это всё-таки идти с кем-то рядом и болтать обо всём на свете.  Как год назад, сейчас немного сложнее, все стали взрослее и теперь у всех дела. А может просто не осталось таких друзей, которые бы поняли. Сейчас никому и в голову не придёт танцевать и отрываться под дождём или просто прикалываться по телефону "Здравствуйте. Вы выиграли конкурс "Телепузики поют с вами!" Вы в прямом эфире! Расскажите, как вам это удалось?"

Звонок раздался неожиданно. Она рассердилась, что так и не удалось подумать и помечтать в своё

удовольствие. Это была Светка.

-Привет, что делаешь?

-Эээ, да так. Отдыхаю.

-Не пьёшь?

-Нет, а что должна?

-Да не, я просто так спросила.

Она нервно захихикала.

-А я с предками поругалась опять. Достали они меня. Ужас. Мне Петя предложил встречаться. Я угорала. Он смешной такой. Ты бы его видела. Я сказала, что подумаю. А вообще, если бы Гришин предложил я бы умерла от восторга. Хе-хе. Ну или Колибин Димка. Вот или хоть кто-нибудь нормальный... Что-то то густо, то пусто... А ты завела себе кого-нибудь?

-Ты спрашивала два дня назад.

-Но мало ли, может, успела?

-Нет. Мне как-то не до этого сейчас.

-Это как?

-Ну знаешь, бывает.

-Не порядок. Ну, ладно. Как знаешь... Пойдём гулять?

-Я устала.

-Пойдём гулять, тебе говорят!

-Мне покушать надо.

-Покушай, одевайся и выходи. Через пол часа буду у твоего дома.

-Ээ, ну я не знаю.

-Через пол часа увидимся. Фотографии последние не забудь. Ну всё, пока!

Девочка положила трубку и вздохнула. Что тут будешь делать?

В метро было много народу, поезд шумел и стучал и было в этом сейчас (впервые для неё за всю жизнь!) нечто звериное и пугающее.

-Ну, расскажи, ну, пожалуйста! - девочка сгорала от любопытства. - Почему он не захотел со мной встречаться? Два месяца всё было хорошо, а потом исчезло в один момент. Я не понимаю. Я не верю, что он совсем ничего тебе не говорил, я же знаю, что вы общаетесь.

Та стала мяться и всё-таки сдалась.

-Ладно. Но только я тебе ничего не говорила!

-Естественно. Кстати вот свободное место, садись.

-Да, ладно, я не хочу садись ты.

-Ну… как скажешь.

-Ты, знаешь, - говорила Катька, - усевшись на свободное место. Просто… ну короче… ты с ним начинала говорить о том, что он не любит. Что-то скрывала. Всё время не так реагировала… Ну ты бы смогла быть с таким человеком? Который ну не слышит тебя и вообще какой-то не такой.

-Не знаю, - эхом отозвалась она, чувствуя как медленно-медленно куда-то падает. Потом взяла себя в руки. Ха! Было бы из-за чего расстраиваться. Они проговорили ещё пол часа, когда девочке надо было выходить.

-Ладно, я побежала, ты звони, - сказала она.

-О'кей. Пока!

Девочка в очень даже нормальном состоянии пришла домой, попыталась поговорить с мамой. У неё был выходной.

-А что ты хотела? – отозвалась та прохладно. – Ну ты же сама всё понимаешь. Посмотри на себя. Ты всё всегда делаешь не так, как тебя просит. И по дому ничего не делаешь. И вообще…

Девочка быстро пошла в ванную, плотно закрыла дверь и разрыдалась. Увидела себя в зеркало, испугалась. Лицо её было жутким. Тушь стекала с глаз чёрными каплями. Нос распух.

-Нет, не хочу себя видеть, и слышать не хочу!

Она выглянула из ванной, чтобы выключить свет и снова юркнула обратно.

Так и буду здесь сидеть. И никуда не хочу идти. Не хочу жить. Если я такое ничтожное создание, если я никому-никому не нужна, не интересна, значит, всё хорошо, значит, я так и должна закрыться в ванной, чтобы не портить мир своим присутствием.  Я дура. Дура, ДУРА!!!

Так прошёл час. И она наконец успокоилась. Просто сидела и размышляла.

Внешность не так важна, практически любые недостатки можно скрыть. А вот как скрыть то, что ты никому не интересна, что ты бездарность, пустота, ноль. Что парень, которому ты в начале понравилась, шарахается от тебя в ужасе, и ему уж лучше быть одному, чем с тобой. Он говорил гадости Катьке, твоей подруге, а она слушает с восторгом и умилением. И зовёт тебя гулять. Совершенно не понятно - зачем? Совесть? Жалость? Странно. И другие подруги – это вовсе не подруги. Не понятно, как они вообще могут находится с тобой рядом. С уродами тоже кто-то общается. Вот и со мной общаются. Блин, зачем это всё? Зачем?!

Ладно, всё, пора прекращать. Слёзы уже высохли. Хватит.

Мысли так и остаться в ванной и проводить там своё время, где никто не будет её видеть, с ней разговаривать, теперь не казались такими правильными. Она поплелась в свою комнату.

Затем она лежала больше часа, глядя в стену, и больше ни о чём не думала, вспоминала истории, которые сочиняла когда-то. Теперь они казались жалкими. Ей никогда не стать такой как Катька, как другие девчонки. Хватит, об этом.

Она встала. И на носках (чтобы мама не ругалась) дошла до шкафчика.

-Я выпью одну таблеточку, а лучше две и всё. Это в последний раз, а то я не смогу уснуть, - сказала она себе, вытащила из коробочки, несколько штук (две уже не помогали) и запила их водкой, припрятанной на всякий случай. Потом подумала и выпила ещё несколько. Выпила ещё несколько глотков. Противно, но надо.

А теперь спать. И ни о чём не думать, ничего не жалеть. - Мне не будет больно потому, что я этого не хочу.

Она тяжело упала в кровать, зарываясь лицом в подушки, и через минуту почувствовала как тонет в сладковатом дурмане набегающих снов. Хорошо, легко, свободно, только когда она была одна и под толстым ватным одеялом она чувствовала себя свободной, красивой, где-то смешной и умеющей что-то.

Прошло, наверное, очень много времени. Ей стало неудобно лежать.

Блин, как же всё было хорошо.

И как же холодно! Кто-нибудь, включите отопление! Какие-то звуки, такие странные. Дайте поспать. Пожалуйста!

Резкая боль. Она очнулась от того что её куда-то тащили. Её стало тошнить. Белые стены, потолки... Голоса, шум, толпа, белые халаты, всё такое чистенькое, что аж противно.

"Куда вы меня несёте? Отпустите меня? Дайте мне жить спокойно!" Мысли потонули в накатившем страхе.

-Она пришла в себя, - чужой голос, отдающийся эхом в её мозгу.

-Где я?

-Всё хорошо, всё хорошо.

Голоса откуда-то сбоку:

-Она пыталась покончить с собой.

Что? Стало ещё страшнее. Нет этого не могло быть. А внутренний голос усмехнулся и повторял "Ты именно этого хотела. Жаль, что не получилось". У неё на глазах выступили слёзы. Стыдно плакать при чужих людях. Стыдно. Всё плыло. Вот она на койке, вокруг эти стены, белые пыльные потолки, койки, люди...

-Так, девочка, спокойно, - сказала полная женщина в халате, доставая шприц. Через мгновение он вонзился в кожу и к ней вернулось чувство боли и собственного тела. А внутренний голос повторил фразу, застывшую в мозгу:

-Она пыталась покончить с собой. Она пыталась покончить с собой...

Через час она лежала в палате, пришла мама, притащила каких-то фруктов. Разговор был, но какой-то странный.

-Мама, я просто много снотворного выпила, честное слово, я не знала, что оно так подействует.

И всё. И весь разговор. Мама стала что-то говорить, рассказывать, объяснять, пространно, обобщённо, обо всём. У девочки закружилась голова, она легла и повторяла.

-Да, я понимаю, хорошо…

Девочку  поразило лицо матери – осунувшееся, бесконечно усталое, испуганное, с тёмными кругами вокруг глаз. Девочка просто посмотрела на неё и почувствовала, что слёзы снова подкатывают к горлу.

-А я фруктов принесла, - сказала мама, неловко улыбаясь.

Месяц назад она очень сильно  ругалась из-за того, что девочка выпила две банки джинн-тоника, сейчас её дочь чуть не умерла от передоза химией, но она молчала об этом. – Что тебе принести завтра? – спросила мама.

-Книги. И если можно тетрадь и пару ручек. И шоколад... И моего плюшевого медведя. Вот и всё.  

-Хорошо, - улыбнулась мама, - может что-нибудь ещё?

-Нет.

-Как ты себя чувствуешь, дочка?

Это слово она употребила уже дважды за вечер, тогда как раньше она не называла девочку так с семилетнего возраста. Тогда к маме по работе приходили гости, с которыми она вела некие переговоры. Девочку наряжали в новое платье, обязательно с оборочками, показывали гостям как экспонат, смеялись и шутили, спрашивали, кем она будет в будущем, а потом родители сухо кидали «Иди в свою комнату и тихо!» На гостях мама её называла «дочкой», но это было как-то не естественно и девочку передёргивало, когда она слышала это слово. Сейчас от него всё разъедалось внутри то ли от отчаянности, то ли от благодарности.

Она понимала, что у них с мамой практически нет общих тем для разговора, но всё же впервые в жизни она осознала, что связана с ней некой силой. Она вспомнила свои страхи потерять родителей (для ребёнка нет ничего страшнее) и в первый раз в жизни подумала, что у родителей есть подобные страхи относительно своих детей. Страшно было представить, что мама  чувствовала, когда ей сказали, что дочка при смерти.

Две недели ушло на восстановление организма. Её неохотно выписали и девочка предпочла забыть больницу, как страшный сон. Мама не ругалась, даже если дочка не хотела заниматься или убирать в своей комнате. От этого девочка чувствовала себя виноватой и хваталась за все дела сразу, но не могла ни одно довести до конца. Она стала очень рассеянной, возможно, организм ещё не до конца отошёл, а может она просто привыкла к пассивному образу жизни. Она всё забывала, теряла, разбила кружку, когда её мыла, попадала не туда, когда звонила подругам.

Знакомым она сказала, что уезжала к родственникам на неделю, но так понравилось, что задержались и никто не знал, где она находилась эти  две недели. Она с содроганием вспоминала холодные светлые стены, капельницы, больных, старушек, которые с утра до вечера говорили о болячках, медсёстры...  Самое ужасное было – процедуры, ей казалось, что она не переживёт их все. Было что-то унизительное во всём этом. Но, слава Богу, это осталось позади. Она твёрдо знала, что не примет снотворное даже при жуткой бессоннице и ни за что не будет гнать истерику из-за какого-то парня, который явно не стоит того.

Она изменилась. На руках появились бесконечные тоненькие браслеты, звенящие при каждом движении рук. На шее пара амулетов. В глазах – ясность, романтичность и даже доброта. Она снова не походила на других. И было даже не понятно чем именно она отличается, но люди оборачивались и смотрели ей вслед. Она была странной. Но всё же прекрасной. Она чувствовала себя прекрасной и счастливой. Она не смотрела на мир через розовые очки. Она не жила в выдуманном мире, она жила в мире самом обыкновенном, но раскрашенном самыми разными красками. После дождя на сером небе иногда появляется радуга. Так радуга появилась в ней. Ей теперь не надо было ярко красить лицо и ногти, одеваться в чёрное, вести себя каким-то образом, чтобы отличаться. Она отличалась от других каждым жестом, каждым движением. Она познала счастье, она познала творчество. Она стала красивее духовно, а значит, и внешне. 

В ней появилось что-то славянское и даже языческое, ей хотелось говорить с матерью-землёй, шептаться с ветром, здороваться с каждым деревом и это не было сумасшествием. Наоборот, это было обретение себя, познания собственных «Я» и собственных «хочу».

Вечером она запиралась и начинала танцевать. Руки птицами взметались ввысь. Пальцы мягко трепетали, а спина мягко изгибалась. Обнажённые ноги делали шаги, то совсем крохотные, то быстрые и торопливые. Это был не танец, а полёт. Ей нравилась греческая калокогатия, когда душа и тело – это единое целое, и ты чувствуешь каждую клеточку своей кожи, каждый вздох, ты чувствуешь как твои лёгкие поглощают кислород, ты почти видишь как кровь бежит по твоему телу. А с нею радость, ведь кровь – это радость по той литературе, которую она читала раньше. А сердце – это любовь…

Ей хотелось двигаться, хотелось идти вперёд, хотелось танцевать и петь, хотелось нестись вперёд. Её не заботило есть  кто-нибудь рядом или нет. Она была счастлива, ей хватало её самой. Она разыскала благовония и окуривала ими квартиру, звонила в колокольчики, занималась фен-шуй и прочими вещами, которые раньше считала чушью. Заплетала несколько тоненьких косичек и распускала волосы. Красила только глаза, отчего они казались ещё яснее и больше. Одевалась во что попало, но любая одежда ей теперь шла, и подчёркивала её вкус, даже если это был свитер трёхлетней давности. Она мало ела, почти не смотрела телевизор,  зато всё время улыбалась.

Её спрашивали: «Ты влюбилась?» На что она удивлялась. Почему если человек прекрасен, то либо влюблён, либо сошёл с ума? Люди разучились мечтать, люди разучились верить. Но она была сейчас исключением.

Следующая главка

Главная